Луна – суровая хозяйка - Страница 28

– Порой трудно их сформулировать, но использовав сократову методу вопросов, легко понять, на чьей он стороне и к чему стремится.

– Ставлю три против двух, несмотря на неблагоприятный прогноз.

– Что?! Ах ты дурачок! Сколько?

– Три сотни. Гонконгских.

– Заметано. Например, при каких обстоятельствах государство вправе поставить свои интересы выше интересов гражданина?

– Манни, – вмешалась Вайо, – у тебя еще много шальных денег? Я без ума от «Филадельфиков».

Я внимательно оглядел ее с головы до пят.

– И что ты намерена поставить?

– Иди ты к черту! Насильник!

– Проф, я понимаю так, что обстоятельств, при которых государство вправе поставить свои интересы выше моих, просто быть не может.

– Совсем неплохо. Отсюда уже можно танцевать.

– Манни, – снова вмешалась Вайо, – это самый что ни на есть отъявленный эгоизм!

– А я и есть отъявленный эгоист.

– Ну что ты несешь! А кто меня спас? Меня – совершенно чужого тебе человека? И не попытался этим воспользоваться? Профессор, я просто дурачилась. Манни вел себя как самый настоящий рыцарь.

– Sans peur et sans reproche. Я так и думал, ведь мы знакомы много лет. Что вполне совместимо с его высказыванием.

– Нет, не совместимо! Я имею в виду не сегодняшнюю ситуацию, а тот идеал, к которому мы стремимся. Манни, «государство» – это Луна. Пусть пока не суверенная, пусть мы с тобой считаемся гражданами совсем других стран. И все же я – неотъемлемая часть государства Луна и твоя семья тоже. Разве ты не готов умереть ради своей семьи?

– Эти две вещи друг с другом никак не связаны.

– Еще как связаны! В том-то и дело, что связаны!

– Нет. Свою семью я знаю давно.

– Дорогая леди, я должен заступиться за Манни. У него верный взгляд на вещи, хотя он, возможно, и не совсем точно его формулирует. Смею ли я спросить? При каких обстоятельствах поступок группы людей будет нравственным, а тот же поступок, совершенный отдельным ее членом – безнравственным?

– Хм… вопрос на засыпку, да?

– Но ведь это же ключевой вопрос, дорогая Вайоминг. Это радикальный вопрос, который отражает корни дилеммы правительства. Тот, кто ответит на него честно и останется верен своему взгляду, невзирая на последствия, знает, что он отстаивает и за что готов умереть.

Вайо нахмурилась.

– Безнравственно для отдельно взятого члена группы… – повторила она. – Профессор, а каковы ваши политические принципы?

– Позвольте сначала услышать о ваших. Если, конечно, вы способны их сформулировать.

– Конечно, способна! Я приверженец Пятого Интернационала, как и большая часть членов организации. Мы не отталкиваем от себя попутчиков, у нас единый фронт. Среди нас есть коммунисты, приверженцы Четвертого Интернационала, краснобригадники и коллективисты, сторонники единого налога, да мало ли кто еще. Но я не марксистка; у нас, у Пятого Интернационала, программа чисто практическая: пусть частная собственность существует там, где это уместно, а государственная – где необходимо. Мы признаем, что стратегия изменяется вместе с обстоятельствами. Словом, никакого доктринерства.

– А как с высшей мерой наказания?

– За что?

– Ну, скажем, за предательство. За действия против Луны, когда вы ее освободите?

– Смотря какое предательство. Пока мне не известны обстоятельства, я ничего решить не смогу.

– Так же, как и я, милая Вайоминг. Я верю в необходимость высшей меры при определенных условиях – только с одним отличием: я не стану обращаться в суд. Я сам проведу следствие, вынесу приговор, приведу его в исполнение и приму на себя всю меру ответственности.

– Но… профессор, кто же вы по убеждениям?

– Я разумный анархист.

– Такой марки я не знаю. Анархо-индивидуалисты, анархо-коммунисты, христианские анархисты, философские анархисты, синдикалисты, либертарианцы – про таких слыхала. А вы кто такой? Может, рандит?

– С рандитами я нашел бы общий язык. Разумный анархист верит, что такие понятия, как «государство», «общество», «правительство», в реальности не существуют. Они являются воплощением действий сознающих свою ответственность индивидуумов. Разумный анархист полагает, что перекладывать бремя ответственности, разделять и перераспределять ответственность вообще невозможно, ибо и ответственность, и вина, и стыд – все они существуют лишь внутри индивидуума и больше нигде. Однако, будучи разумным, анархист понимает, что далеко не все люди разделяют его взгляды, а потому старается приблизиться к совершенству в этом несовершенном мире. Понимая, что результаты его усилий будут далеки от совершенства, он не падает духом от сознания неизбежности ждущей его неудачи.

– Вот-вот! – воскликнул я. – «Далеки от совершенства». К этому я стремился всю свою жизнь!

– И добился своего, – откликнулась Вайо. – Профессор, все это красивые слова, не больше. Слишком много власти в руках индивидуумов… Представьте, например, что водородная бомба попадет в руки какой-нибудь безответственной личности…

– Так ведь самое главное в моей теории то, что каждая личность ответственна. За все. Если водородные бомбы существуют, а они таки существуют, их обязательно контролирует какой-то человек. В сфере морали такого понятия, как «государство», вообще нет. Есть только люди. Индивидуумы. И каждый несет ответственность за свои поступки.

– Кто еще хочет выпить? – спросил я.

Ничто так не способствует расходованию алкоголя, как политические дискуссии. Я заказал еще бутылку.